Анна Ахматова или линия на бумаге
- Воскресенье, 7 июля 2024, 9:00
- Культура
- Нет комментариев
135 лет в этом году исполнилось с момента рождения великой женщины.
Исходя из теории шести рукопожатий, каждый житель земли знаком каким-то образом с любым человеком в нашем мире. Журналисту тут легче: с Анной Ахматовой меня связывает лишь одно рукопожатие. Источник связи – Михаил Козаков, у которого я брала интервью, и который рассказывал про чтение стихов на вечере у Ардовых. Ахматова тогда была, по его словам, уже «грузная и величественная». Козаков сравнивал ее с Екатериной Второй. Еще он писал потом в своих воспоминаниях, что сперва на могиле Анны Андреевны в Комарово был лишь простой деревянный крест.
«Потом возникла непонятная каменная стена с окошком и каким-то голубком», — писал Козаков. – «Но хоть памятник не из «бесхозного фонда», как у Блока, и на том спасибо».
Тропа к могиле Ахматовой в Комарове не зарастает. Это почти как эксперимент: Пушкин написал про себя, что не зарастет, но так забронзовел, что и расти негде. Ахматова как раз рядом с Пушкиным росла. И писала о нем, и выступала на «радиомитинге» о Пушкине:
– Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Она была поэтом и слышала этот шелест. Как-то она описывала абсолютно идиотскую и очень современную историю, это тоже про Пушкина: «В юбилейные дни соответственная комиссия постановила снять памятник Пушкину в темноватом сквере, в пушкинское время, на Пушкинской улице в Ленинграде. Послали грузовой кран – вообще все, что полагается в таких случаях. Но произошло нечто беспримерное: дети, игравшие в сквере вокруг памятника, подняли такой рев, что пришлось позвонить куда следует и спросить, как быть. Ответили: «Оставьте им памятник», – грузовик уехал пустой».
Поэты чувствуют друг друга. И им предъявляют счеты. Анна Андреевна тоже предъявляла счеты.
В мае 1918 года она ехала с Гумилевым (мужем) к сыну, во время поездки Гумилев обозвал Модильяни пьяным чудовищем. Ахматова обиделась: она Модильяни помнила другим. Они с Модильяни читали друг другу стихи – Верлена, Бодлера, Малларме. Он рисовал Анну Ахматову, и она была настолько уверена в таланте Модильяни, что у всех людей, побывавших в Париже, спрашивала о нем. Но никто Модильяни не знал. А он рисовал ее, Анну Андреевну. Молодую, превращая в линию на бумаге. В непонятный график судьбы, недоступный математике.
Один из рисунков с ней станет знаковым: его будут множить в книгах с ее стихами. Остальные пропадут. Например, он писал ее в египетском стиле, когда увлекался всем, что связано с этой страной. И Гумилев писал про Африку, озеро Чад и жирафа, Модильяни видел в Анне царицу Египетскую. А какой она была?
Например, так рассказывала о себе:
«По неделе ни слова ни с кем не скажу,
Все на камне у моря сижу,
И мне любо, что брызги зеленой волны,
Словно слезы мои, солоны».
Это 1916 год, Севастополь. Пока нет революций, а слезы уже капают.
Она была гением, но ее запихнули уже в перестроечные годы куда-то в «женскую поэзию». А она поэт. Не авторка. Даже не поэтесса. Она могла написать, что «счастливая любовь рассудительна и зла». И что «земная слава, как дым». И это будет где-то в 1914-м, а спустя тридцать лет она напишет: «Каждая клумба в парке кажется свежей могилой».
«Царкосельскую одурь» она прятала в «ящик пустой, в роковую шкатулку, в кипарисный ларец». «Кипарисный ларец» возник не случайно: как-то писала Анна Андреевна про то, что однажды увидела корректуру «Кипарисового ларца» Иннокентия Анненского и забыла все на свете.
Одно из стихотворений она закончила так: «Тут мой голос смолкает вещий, тут еще чудеса похлеще. Но уйдем – мне некогда ждать». Ушла она в 1966 году, 5 марта. В этот день раньше умер Сталин, в 1953 году, тогда же умер Сергей Прокофьев. А в 2013 году – Уго Чавес. Так что, чудеса похлеще и были, и будут, а Анна Андреевна скончалась в домодедовском санатории, под Москвой. В то время она читала книгу Роб-Грийе – «В прошлом году в Мариенбаде». Когда она поднималась по ступенькам в санаторий, именно название этой книги она произнесла по-французски. Только перевод был другой – «В последний раз в Мариенбаде». Это было третьего марта, через два дня Ахматовой не стало.
Анатолий Найман, друг Анны Андреевны и верный рыцарь, в санаторий приезжал к живой женщине и с цветами. А уехал с двумя чемоданами бумаг и узлом с одеждой. Удивительно, но на морге института Склифосовского есть девиз – Deus conservat omnia, «Бог сохраняет все». Этот же девиз есть на петербургском дворце Шереметевых, Фонтанном доме. Там Анна Ахматова почти 30 лет жила в дальнем дворе.
Ее гроб для прощания выставили в подвале морга в Склифе лишь девятого марта: никто не хотел испортить праздник 8 марта. Потом запаянный гроб отвезли на аэродром. В самолете был и Сергей Михалков, в качестве главного в Союзе писателей. А встречал самолет Лев Гумилев, сын Анны Андреевны, ученый. Тот, кто сидел в тюрьме в сталинские времена, когда Ахматова писала свой «Реквием».
Найман вспоминает, что Гумилев вскрикнул «мамочка». Было снежно, отпели Анну Андреевну в Никольском соборе. Цинковый гроб разрезали. Потом еще в ленинградском Союзе писателей была панихида. Гроб и туда повезли. А дальше в Комарово. Автобус не мог подъехать к кладбищу, и гроб несли на руках. Где -то рядом была дача Ахматовой. Как пишет Найман, дачка была «немысленно выстуженной». И еще он даже не помнил, «выпили ли».
На похоронах тогда были еще Евгений Рейн, Арсений Тарковский и Иосиф Бродский.
А при рождении Анечки была дачка на крутом морском берегу под Одессой. Однажды мама Ахматовой предложила пятнадцатилетней дочери посмотреть на место ее рождения. Они подошли к домику, и девочка сказала: «Здесь когда-нибудь будет мемориальная доска».
В 1957 году Анна Андреевна писала, что не была тщеславна. «Это была просто глупая шутка. Мама огорчилась: «Боже, как плохо я тебя воспитала», – сказала она. Сейчас домика нет, но есть барельеф у стены. С надписью, что здесь, в глубине аллеи, находился дом, где родилась Анна Ахматова. Сперва барельеф был бронзовым, но одесситы его регулярно крали. Может, сдавали куда-то как металл, может, дома любовались ее профилем с горбинкой. Теперь барельеф каменный. Надеюсь, он есть и сейчас, без всяких нарисованных усиков и прочего безобразия.
А Анна Андреевна писала так в стихотворении «Родная земля»:
«Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно – своею».
1961 год, Ленинград. Ахматова чувствует свою землю так же, как Высоцкий чуть позже, который писал и про нейтральную полосу с цветами, и про то, что земля не умерла, она затаилась. Это путь поэтов – чувствовать.
Валентина ЛЬВОВА
www.kp.ru/daily/27599/4950804/
Анна Андреевна Ахматова – настоящий, искренний лирик и удивительного мужества женщина. Пережила столько трагедий, две революции, две войны, репрессии, смерти близких и многих своих мучителей, палачей. Даже под ударами собственных утрат, в тяжелое время, когда запрещенные и гонимые поэты бежали за границу, она осталась с родиной и разделяла боль народа. Прикоснувшись раз к ее творчеству, забыть его, оторваться от него уже невозможно. Поэзия ее особенная, с присущими только ей линями – острыми и плавными, слабыми и сильными, молитвенными, многозначными, недосказанными, нравственными, мистическими, грациозными, гордыми и простыми, не суетными, подчас скорбными… и всегда дышащими любовью. Ни с чем не сравнимая творческая манера. Ее стихи не только затрагивают самые потаенные грани души читателя, они ощущаются на кончиках пальцев, на вдохе и выдохе…
«…Ваш образ так оформлен славой,
Так ею властно завершен,
Что стал загадкою, забавой,
Навязчивой легендой он.»
(Сергей Спасский, 1941 г.)
Необыкновенно выразительная внешность Ахматовой подчеркивала ее яркое поэтическое дарование. Найдите в своем сердце маленькое местечко для глубоких стихов Анны Ахматовой, и палитра чувств ваших станет, без сомнения, богаче, вам захочется вновь и вновь возвращаться к ним, таким простым и одновременно таким непостижимым, насыщенным, философским…
Страницу подготовила Анна ТЕРЕНТЬЕВА
